«Неужели, все красавицы — дуры?!» — подумал я.
— Нет, мой дедушка никогда не был в городе Чернышеве.
Девушка слегка вздрогнула, как будто проснулась, промямлила что-то вроде «А-а-а… извините» и отошла с тарелками. Человек, работающий с людьми, должен, по выражению Чехова, «уметь разговаривать с дураками». Мне этому пришлось научиться в первую очередь, когда я начал вести прием посетителей. Главное тут — не ошибиться, не принять за дурака умника, который от волнения не может понятно рассказать о своем деле.
Банкет прошел очень достойно, заместитель директора поблагодарил меня за полезную лекцию, а я пообещал не жалеть сил для правового образования инженеров и рабочих, что и требует от работников прокуратуры президент России и без чего нельзя создать правового государства. Все застолье — час, пятнадцать минут. Мы встали из-за стола сытые, немного подшофе и направились к проходной в сопровождении заместителя директора. На улице прошла весна, которая началась и кончилась, пока мы читали лекцию и выпивали. Солнце клонилось к горизонту и совсем не грело, но без нас, чувствуется, светило во всю: снег осел и покрылся блестящей корочкой, а на жестяных стоках появились сосульки. Мы, не торопясь, нараспашку дошли до проходной, распрощались с заместителем и с Колей Трясенковым, застегнули пальто, прикрывавшие форму работников прокуратуры, и вышли на улицу.
Перед проходной прогуливалась, поджидая нас, девушка. Увидев меня, девушка подошла и с отчаянной настойчивостью сказала:
— Роман Борисович, можно с вами поговорить. Только две минуты. Я — Вера, вы меня видели во время… обеда, — это была та девица, которая про дедушку спрашивала.
На одном из официальных актов в Университете по случаю нашего выпуска перед нами выступил старый профессор Айзенберг. Как я сейчас понимаю, не такой уж он был и старый, до семидесяти, но он вжился в образ древнего старца, ходил шаркающей походкой, говорил невнятно, что называется, бубнил, куда он смотрит, было непонятно, потому что глаза его были занавешены кустистыми бровями. Кто его давно знал, говорил, что он и десять лет назад был такой же, «косил» под дряхлого старика. Он был автором очень хорошего учебника, и я из почтения как-то пошел на его лекцию. Хоть он на нашем потоке не читал, я захотел приобщиться, так сказать. Лекцию он читал плохо, все время поправлялся и очень устал к концу. Так вот, на выпускном мероприятии профессор Айзенберг вместо обычных слов пробубнил несколько фраз, которые я запомнил дословно: «Вы все через несколько лет станете начальниками. От вас будут зависеть человеческие судьбы. Берегите людей, выслушивайте их и никогда не унижайте! Всех до одного, без исключения». Я старался придерживаться этого завета.
— Конечно, можно. Я вас слушаю, Вера, — сказал я.
— Я очень глупо себя вела, ничего не объяснила. Понимаете, моя мама девочкой жила здесь в Чернышеве на улице Луч. У них в доме все квартиры были коммунальные, и только одна отдельная. В ней жил прокурор города. Прокурор тоже был… еврей. У него был сын, ровесник мамы. Этот мальчик никогда не гулял во дворе. Но, наверное, смотрел, как другие дети играют, и ему хотелось к ним, но его не пускали. Так мама рассказывала. Когда мама бежала по лестнице с третьего этажа, прокурорская дверь на втором этаже иногда приоткрывалась, и выглядывал прокурорский сын. Он говорил маме: «Подойди!» И давал ей печенье «Привет», очень вкусное. Потом прятался за дверью. Эту историю мама мне рассказывала много раз, если мы оказывались на улице Луч или рядом с ней, всегда повторяла. Это — семейная сказка, наша с мамой… А тут я узнала про вас и подумала, что вы — сын того мальчика, а отец мальчика был вашим дедушкой… Я думала рассказать о вас маме, ее бы такое совпадение порадовало. Мама сейчас болеет… Очень глупо? Извините!
«Надо же, все объяснила, какая хорошая девушка, и мама болеет», — подумал я и мысленно извинился перед ней за «дуру». Через четыре месяца мы с Верой поженились.
«ПЕРЕЛЬМУТЕР ПОМЕР»
Перельмутер, похожий на Кощея Бессмертного, сидел над горкой золотых монет, хохотал и говорил, как будто каркал: «Кар! Кар! Полотна шлаковаты они считали! Мерили рулеткой пол, на калькуляторе делили, спрашивали, сколько слоев и на рупь пятьдесят умножали! Проверяющие! Кар! Кар! А парник? Из чего? Из уголков из дюралевых, из крылатого металла! Где взял? На работе взял! Выписал, вывез и парник соорудил! Огурцы до ноября собирал! А они мордой в пол, а парника не видят! Скрытое ищут, а оно, вот оно, воровство мое, стоит на свежем воздухе! Проверяющие!»
Сон прервал телефонный звонок.
— Спишь, что ли? — спросил меня начальник. На часах было 3 : 15 ночи.
— Бодрствую! — ответил я.
— Правильно, нельзя спать. Перельмутер помер. — Как помер?!
— А так, в командировке, в Челдыме. Днем рубашечку отослал, потом выпил в гостинице с бывшим военпредом, потом лег спать и не проснулся.
— Какую рубашечку?
— Да рубашки он домой отсылал. Два дня поносит, новую купит, а грязную завернет, и домой отправит в стирку. По почте… Слушай, Ром, а евреи раков едят?
— Евреи все едят. Кроме свинины.