По его мнению, такое поведение отвратительно. Я так захлебнулся от несправедливости, что ничего не смог сказать.
В сентябре я немного поучился в институте, а потом все поехали «на картошку», а я — снова на эксперименты в Геленджик. Так что стал я к этой кафедре прирастать, начал уже помимо теории почитывать книжки про провода и кабели, которых в глаза не видел и в учебной программе не изучал. Дальнейшая моя карьера тоже клонилась в эту сторону — меня оставляли после института инженером на кафедре линий связи. Все складывалось определенно, и о выборе места работы я не заботился.
За несколько дней до распределения на последнем семинаре симпатичный доцент Андрей Михайлович похвалил один из «почтовых ящиков», в которые нас всех засовывали, а я отозвался, что, мол, такое хорошее предприятие и недалеко от дома. Андрей Михайлович подозвал меня после занятия и спросил, при чем тут мой дом, ведь, как он знает, я остаюсь работать в институте.
— Ну, ведь вы понимаете, всякое бывает, — ответил я, только чтобы не выглядеть трепачом.
— Я про вас поговорю с представителем этой конторы — у меня с ними старые связи, — предложил Андрей Михайлович.
— А если все пойдет, как запланировано, не будет ли вам неудобно перед ними? — солидно сказал я.
— Нет, нет, не беспокойтесь, я их предупрежу, — пообещал мне мудрый доцент.
А вечером накануне распределения позвонили мне домой знакомые и сказали, что меня из списка оставляемых в институте связи вычеркнули в последний момент — не прошел по пятому пункту.
На распределении мне предложили этот «ящик» и Гидрометцентр при Совете Министров СССР. Я выбрал «ящик». Сейчас-то я понимаю, что выбор сделал дурацкий, и, как обычно, задним числом вспомнил глаза женщины, приглашавшей меня в Гидрометцентр и даже пытавшейся мне что-то объяснить в неподходящей обстановке распределения.
Глаза эти внушали приглянувшемуся ей дураку с пятой графой, что ее предложение лучше. Дай Бог ей здоровья, я ее никогда больше не видел.
Я съездил на свое место работы, позаботился о том, чтобы попасть в антенную лабораторию, познакомился с начальником и продолжил обучение в институте — оставалось еще полгода, даже больше.
Вдруг мелькнула возможность все-таки остаться в институте: мама в это время делала интервью с начальницей из Министерства связи, которая как раз командовала институтами, была непосредственной начальницей нашего ректора. Эта тетка, как положено, поинтересовалась, не может ли она что-нибудь сделать для журналистки. Мама тоже, как положено, поблагодарила и отказалась, связь моей дальнейшей карьеры и этой тетки как-то не пришла маме в голову сразу, а проявилась только дома в разговоре со мной, когда я всплеснул руками: «Ну, как же так!» Мама пошла к той начальнице второй раз и попросила ее за меня. У тетки, когда она узнала, что моя фамилия совсем не похожа на мамин псевдоним, было несчастное лицо, но она позвонила ректору.
Ректор меня принял и в два счета объяснил, что мне в «ящике» будет лучше, потому что там зарплата 110 и квартальные премии регулярно, а на кафедре ровно 100 и премии редки. Я утерся и ушел. У чиновников свои игры. Запомнил я этот, не имевший никаких последствий эпизод по ощущению стыда перед мамой, когда она мне рассказывала, как мучительно тяжело ей было идти и просить за меня.
Как раз в это время подходила 25-летняя годовщина свадьбы моих родителей. Годовщины свадьбы у нас в семье упоминались, но отдельно не отмечались. А тут я начал носиться с идеей отметить «серебряную свадьбу» широко и увлек ею виновников торжества. Сам я решил подарить им золотые обручальные кольца, которых у родителей никогда не было. Это мое решение было ценно тоже только как хорошая идея, потому что денег никаких от меня не требовалось — я отдавал стипендию и то, что получал «по науке», маме, а так не отдал и купил на «научные деньги» кольца. Я был очень удивлен, но моим родителям кольца понравились, и они их долго носили. «Серебряная свадьба» прошла великолепно. Как всегда у нас на праздниках, был прекрасный домашний стол, праздничная газета, стихи и подарки. В гости пришла Елизавета Ауэрбах, хорошо знакомая с мамой. Елизавета Борисовна была в ударе, и гости катались со смеху.
Впервые я привел на семейное мероприятие свою Катю в качестве «Сережиной девушки».
Должен сказать, что мы с Катей отметили свой «серебряный» юбилей значительно скромнее — мы просто пошли в ресторан.
Поздравила нас одна мама и подарила шесть ложечек из нержавейки, сказав зачем-то, что они мельхиоровые. Но этот юбилей был через много лет.
Глава 11.
МОЛОДАЯ СЕМЬЯ
Эта история посвящена моим отношениям с родителями, поэтому не буду подробно рассказывать про наш роман с Катей. Учились мы в одной институтской группе. Она лучше успевала по физкультуре, а я по всем остальным предметам. Всего у нас в группе было семь девочек, нормальных — две, остальные — с отклонениями в какую-нибудь сторону. Вот я этих двух и смешил в перерывах между лекциями. Катя так заливисто смеялась моим шуткам и так широко при этом открывала рот с великолепными зубами, что не могла не обратить на себя мое внимание. Она же говорила, что полюбила меня, еще не видя, как только прочитала фамилию Фарбер в списке группы. Таких фамилий она раньше не встречала, поскольку была православно-рабоче-крестьянского происхождения и выросла в таком же окружении.