Почтовый ящик

— Мужчина, вы пиво будете? — толкнул он в бок Сережу.

— Скажу вам, мужчина, как вы первый раз в здешней местности. Вы что, Саша? Это же дружковское пиво, а столичные специалисты пьют только краматорское! — в тон ему ответил Сережа.

Прошло полтора десятка лет, и так же стали говорить и в Москве. Кто бы мог подумать?

Очень приятно провели время. На следующие выходные, если таковые будут, Сережа наметил экскурсию в Донецк.

________

Отремонтированный стенд работал, как часы. Все проверили. Для дальнейшей работы — сдачи стенда — Самуил Яковлевич и Саша были не нужны, и они собрались домой. Устроили прощание с отъезжающими. Все были довольны друг другом.

За столом чокались на равных. Под конец застолья Сережа стал не мигая смотреть на Самуила. Когда тот поднял на Сережу удивленные глаза, Сережа сказал ледяным голосом:

— Самуил Яковлевич, а вы любите выпить!

— Ты знаешь, Сережа, люблю, — от души засмеялся Самуил.

Вечером поехали провожать на вокзал. Стояли в короткой, но бестолковой очереди у кассы. Билеты на проходящие поезда начинали продавать в последнюю минуту перед прибытием. Кто-то лез без очереди, кто-то с удостоверением, кто-то с запиской или телеграммой. Одна бабуля получила заветный билет, но не смогла уехать, потому что путь к пассажирскому поезду перегородил товарный состав. И так три с половиной часа. Сережа содрогнулся при мысли, что им с Владиславом Ивановичем предстоит то же самое через неделю.

ГЛАВА 17

Таня кормила дочку грудью, а все семейство собралось вокруг и смотрело на молодую мать. Родители Тани сидели в умилении рядышком. Сережа сидел счастливый, спокойный. Даже маленький Гендос притих и стоял около матери, внимательно наблюдая за ней и за крошечной сестренкой.

Таня была прекрасна. Она сидела в кресле, держа младенца на руках, и смотрела, как дочь сосет. Темно-русые волосы, прихваченные сзади большой заколкой, чтобы не мешали, полукруглыми прядями падали на щеки, взгляд был спокойным и сосредоточенным. Одна забота владела матерью — чтобы дочка съела положенное. Но какая великая забота! Луч света из окна освещал обнаженную грудь и личико дочери, обрамленное чепчиком. «Прямо Леонардо да Винчи!» — с гордостью подумал Сережа. Прокофьичу пришла в голову та же ассоциация.

— Мадонна, вылитая мадонна! — воскликнул он.

— Да… Такая красавица могла бы выйти замуж за иностранца… — мечтательно произнесла Танькина мать. Простецкое лицо ее расплылось от счастья и бездумья, а язык молол нечто потаенное, «из глубины костного мозга», как говорил Прокофьич, не признававший у жены наличия головного мозга. Анна Петровна испугалась, что сказала не то, поднесла ладонь ко рту, желая затолкать назад вылетевшие слова, и стрельнула глазами на зятя и на мужа. «У, дура, — подумал Сережа. — Весь Танькин идиотизм от нее!» Хотел встать и уйти из комнаты. Но решил не обижаться на убогую и не портить счастливую минуту из-за ерунды.

Сережа остался сидеть, не переменив позы, только уже не любовался женой и детьми, а думал о сиюминутном, суетном.

А родители Тани сконфузились на несколько минут. Потом неловкость прошла без последствий, Сережа не отреагировал на сказанную глупость, и они продолжали радоваться. Ведь эта идиллия — целиком их заслуга, результат многолетнего ежедневного труда. Это они выучили Таню в школе, «поступили» Таню в институт. Пять лет учили ее в институте, каждую сессию опасаясь, что дочку выгонят. Выдали замуж за хорошего парня, ровесника, помощника. Теперь они, родители, вместе с Сережей растили детей. Вот результат их стараний: двое чудесных малюток, а у Тани дела не хуже, а лучше, чем у других. Ведь чего только не говорили им врачи про Танину психику! Не послушались врачей и тянули дочь по жизни в общем потоке, не оставили ни в одной тихой заводи для неполноценных. Именно тянули, вели за руку.

И Сережа, на которого можно положиться во всем. Во всем! Взвалил на себя ношу и несет. Да и куда он теперь от двоих детей денется? Будет тащить, человек верный. Нет, нет, в том смысле, что детей любит, к Тане привязан, к ним, родителям, хорошо относится. Ну, и есть за что.
Когда поняли, что будет второй ребенок, решились, что называется, на второго, Анна Петровна сразу заговорила об имени будущего ребенка. Когда сына назвали Генкой, она не возражала, свежи еще были воспоминания о трагедии, побаивалась трогать эту тему. Для Сергея было ясно, что сына нужно назвать как его отца. Но теща, видимо, имела свое, хоть и не высказанное, мнение. И вот настала пора высказаться.

Сидели на кухне, пили чай. Вдруг Анна Петровна ни с того ни с сего говорит:

— Если вы не назовете мальчика Андрюшей, я не смогу вам помогать, — сказала, поджала губы в ниточку и стала смотреть перед собой не мигая.

У Сережи лицо налилось красной краской, захотелось шмякнуть чашку об пол. Грозовую обстановку разрядил Гендос.

— Не хотю быть Андлюсей! — сказал он.

Все прыснули со смеху. Сережа одел сына и ушел с ним гулять.

Дело на этом не закончилось, Анна Петровна обрабатывала Таню. Сама теща при Сереже молчала, а Таня теперь время от времени затевала разговор.

Добавить комментарий